Самоизоляция Пушкина
«Болдинская осень» давно сделалась символом вдохновения, продуктивной творческой работы. И неудивительно, что сейчас, в условиях самоизоляции, мы вспоминаем о ней чаще обычного – порою не понимая, о чем, собственно, говорим.
Пушкин вовсе не ехал в Болдино в творческий отпуск. Напротив, он ехал по хозяйственным делам и очень на это досадовал. 31 августа он писал другу и, как сказали бы сейчас, литературному агенту Петру Плетневу:
«Осень подходит. Это любимое мое время – здоровье мое обыкновенно крепнет – пора моих литературных трудов настает – а я должен хлопотать о приданом да о свадьбе, которую сыграем бог весть когда. Все это не очень утешно».
Но делать было нечего: 31-летний Александр собирался жениться, на свадьбу и на «обзаведение хозяйством» требовались сразу большие деньги, которыми поэт, привыкший жить от гонорара до гонорара, не располагал. Поэтому отец выделил ему часть фамильной недвижимости в Нижегородской губернии – деревню Кистеневку, примыкающую к селу Большое Болдино, чтобы тот мог заложить ее в Опекунский совет и сразу получить значительную сумму.
В самом конце своего болдинского заточения, 26 ноября, поэт признался Наталье Николаевне:
«Если бы я не был в дурном расположении, едучи в деревню, я вернулся бы в Москву со второй станции, где я уже узнал, что холера опустошает Нижний. Но тогда я и не думал поворачивать назад, и главным образом я тогда готов был радоваться чуме».
Но уже 9 сентября он получает очень сочувственное письмо от Наташи (странно все-таки называть 18-летнюю девушку Натальей Николаевной...), и настроение его резко меняется. Он немедленно строчит в ответ:
«Моя дорогая, моя милая Наталья Николаевна, я у ваших ног, чтобы поблагодарить вас и просить прощения за причиненное вам беспокойство...»
И в тот же день, с той же почтой пишет ликующее, даже игривое письмо Плетневу:
«Ты не можешь вообразить, как весело удрать от невесты, да и засесть стихи писать…»
К концу сентября 1830 года холера в России стала тем же, чем в конце февраля 2020 года коронавирус: не просто предметом тревожных разговоров, но практической проблемой, круто меняющей ход дел. Едва прослышав о том, что карантины подходят все ближе и ближе к его Болдину. 30 сентября Пушкин писал Наталье:
«Я уже почти готов сесть в экипаж, хотя дела мои еще не закончены и я совершенно пал духом. Вы очень добры, предсказывая мне задержку в Богородецке лишь на 6 дней. Мне только что сказали, что отсюда до Москвы устроено пять карантинов, и в каждом из них мне придется провести две недели, – подсчитайте-ка, а затем представьте себе, в каком я должен быть собачьем настроении».
« Что до нас, то мы оцеплены карантинами, но зараза к нам еще не проникла. Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседей, ни книг. Погода ужасная. Я провожу время в том, что мараю бумагу и злюсь».
Но Пушкин слишком крепок душой и телом, он полон планов и замыслов. Хандра не длилась долго.
Едва вернувшись в Москву, он немедленно пишет верному Плетневу:
«Милый! я в Москве с 5 декабря. <...> Скажу тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привез сюда: 2 последние главы «Онегина», 8-ю и 9-ю, совсем готовые в печать. Повесть, писанную октавами (стихов 400), которую выдадим Anonyme. Несколько драматических сцен, или маленьких трагедий, именно: «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери», «Пир во время чумы» и «Дон Жуан». Сверх того, написал около 30 мелких стихотворений.
Хорошо? Еще не все (весьма секретное). Написал я прозою 5 повестей, от которых Баратынский ржет и бьется и которые напечатаем также Anonyme».
Зачем же печатать «Домик в Коломне» и, главное, «Повести Белкина» анонимно?! Ответ прост: болдинская самоизоляция, время и место свободного творчества, кончилась; Пушкин снова окунулся в хитросплетение литературных, социальных, политических связей и интересов.
Источник: Визель Михаил. Самоизоляция Пушкина. Как болдинский карантин стал Болдинской осенью // Российская газета. Неделя. — 2020. — 8 апреля. — С.30.
