Призрак гетмана в пушкинской «Полтаве»
На календаре — год пушкинских юбилеев. Помимо грядущей в июне большой и красивой даты— 220-летия со дня рождения поэта, есть не столь масштабные, но чрезвычайно знаковые: так, на исходе марта 1829-го издана поэма Александра Сергеевича «Полтава», ключевой эпизод которой— Полтавская битва, случившаяся без малого 310 лет назад. Автор в свое время приурочил произведение к 120-летней годовщине славной петровской виктории.
«Полтава» писалась в 1828 году. Пушкин в полном расцвете своего гения, он певец Империи и державности. Взаимоотношения с государством и царём пока ничем не омрачены — ни властным пренебрежением, ни интригами двора, ни зрелым скепсисом и прозрениями самого поэта. Это, впрочем, не мешает Александру Сергеевичу посвятить столь значительную в государственном плане вещь своему давнему другу, княгине Марии Волконской, последовавшей за мужем-декабристом в сибирскую ссылку.
В рукописи поэма именовалась «Мазепа», но автор изменил название, дабы она не выглядела подражанием Байрону. Тот, напомним, опубликовал одноименное произведение десятилетием ранее, правда, к реально существовавшему гетману байроновский сюжет имел достаточно отдаленное отношение. В дневниковых записях Алексея Вульфа сказано, что Александр Сергеевич сделал это «по частным причинам». К своему 30-летию он ощущал себя поэтом, уже переросшим европейского романтического предтечу.
Для читателей последующих поколений весь шекспировский строй и пафос поэмы ушли в историческую тень на фоне хрестоматийного описания Полтавской битвы — первой, пожалуй, в русской литературе экспозиции мощнейших батальных сцен. Лермонтов в «Бородино» и Толстой в «Войне и мире», несомненно, вдохновлялись пушкинской картиной боя.
Философия Пушкина вполне прозрачна: он показывает, что к измене гетмана привела не столько игра поздних страстей, сколько попрание норм бытовой и христианской морали. Клятвопреступление невозможно остановить где-то на полпути: и вслед за изменой товарищам неизбежно глобальное предательство страны и веры. Господь лишает иуд не только чести и покоя, но и политического расчета, элементарного разума.
Общеизвестно, насколько Пушкина занимали личность и дела Петра Великого и как менялось отношение поэта к царю, который «Россию поднял на дыбы». Начатый в 1827 году, задуманный как апологетический, роман «Арап Петра Великого» не был завершен.
Бронзовый Петр предстает инфернальным символом державности, кентавром власти не только над пространством, но и над временем.
Отгадка подобного парадокса — в самой личности Пушкина, который мог позволить себе быть государственником и революционером одновременно.
Александр Сергеевич мыслил не одними лишь художественными образами и буквами русского алфавита, но и категориями исторической метафизики. И через двести лет, согласно предсказаниям другого недавнего юбиляра — Николая Гоголя, мы воочию видим подлинность и глубину пушкинских пророчеств.
Г.А.В. Траугот. Иллюстрация к «Полтаве». 1973
Источник:
Колобродов, А. Призрак гетмана. К 190-летию публикации пушкинской «Полтавы» // Культура. — 2019. — 5–11 апреля. — С. 7.
