домой каталог личный кабинет

Играющий художник Владимир Набоков

Набоков любил игру. Построение художественного произведения он сравнивал с шахматной задачей. Можно добавить, что у Набокова сочинение всегда есть ребус, прекрасная головоломка. «Искусство – божественная игра. Эти два элемента – божественность и игра – равноценны. Оно божественно, ибо именно оно приближает человека к Богу, делая из него истинного полноправного творца»,– читаем мы в его «Лекциях по русской литературе». И не только в литературе он играл – Набоков был неплохим футболистом и теннисистом, при желании мог бы стать знаменитым шахматистом, с увлечением составлял кроссворды, которые называл «крестословицами». И даже его поражающее своими лихими оценками «литературоведение». Игра, продлившаяся до смерти.

С ним, разумеется, не всё просто, что связано и с его двуязычием, и с продуманной позой наособицу, и с тем, что он – содержательно, идеологически– как бы не вполне русский: никак не укладывается в отечественную традицию учительной, «утилитарной» литературы. Её превращение в чуть ли не главный «инструмент» воспитания человека и переустройства общества Набоков считал смертоносным для культуры явлением – и всего этого демонстративно сторонился. Он не на шутку ссорился с литературными «предками», нарушал их «заповеди», за словом в карман не лез, и его лекции по русской литературе являются цепью отчаянных ниспровержений тех, из кого наша литературная наука давно сотворила непогрешимых идолов.

Ходасевич называет Набокова «художником формы, писательского приёма», утверждая, что приём писатель не маскирует, как это принято, а намеренно «выставляет наружу, как фокусник, который, поразив зрителя, тут же показывает лабораторию своих чудес». Вывод: единственной «идеей» произведений Набокова является «стилистическое единство».

Вряд ли это так, хотя формальное изящество набоковских текстов действительно отличает их от всей «другой» литературы, оно раздражающе действует на нервы, беспокоит и очаровывает.

Замечено, что увлечение Набоковым начинается именно со стилистического «солнечного удара».

«Какой-то Набоков» тогда взорвал и смешал все мои представления о том, «как» следует писать. Именно– «как». Бурная влюблённость, родившаяся тут же, требовала продолжения сюжета. Энергичные поиски увенчались успехом – вскоре были прочитаны практически все произведения Набокова, написанные на русском языке. Эмоциональной вершиной этой частной читательской истории стал роман «Дар» – многие сейчас считают этот роман лучшим произведением писателя.

Пришло время анализа, содержательных оценок, и вдруг выяснилось, что Набоков не поддаётся окончательной интерпретации, что его, по слову З. Шаховской, можно разрезать на равных уровнях и ни один из этих уровней не будет главным. Сейчас смешно вспоминать о том, как «Приглашение на казнь» называли антиутопией, ставя этот роман в один ряд с антиутопиями Замятина, Хаксли, Оруэлла. Чуть позже выяснилось, что перед нами якобы аллегория Нового Завета. Ещё чуть позже – что это исследование «тёмной» души творца. Похожее случилось и с «Даром» – было время, когда роман ценили прежде всего за «ниспровержение» Чернышевского и его школы. Забавно.

Неумение окончательно «объяснить» Набокова вызвало раздражение и ряд обвинений. Бездушный сноб, жестокий эстет, холодный ум, не верующий ни во что циник… Это была другая крайность, которую тоже следовало пережить, прежде чем поместить Набокова на «золотую полку», сделать «вечным спутником», который всегда рядом и к которому, избыв всебе слепую влюблённость, испытываешь ровную любовь, которого давно не читаешь, а время от времени перечитываешь, испытывая настоящее удовольствие – от невероятного письма, от игры, от разгадывания художественных шарад, от метафизического отчаяния, от невозможности преодолеть многоточие текста… И многоточие живой жизни, бьющейся в этом тексте. «Там, где поставил точку я: продлённый призрак бытия синеет за чертой страницы, как завтрашние облака,– и не кончается строка».

Сознательно не желая выступать «учителем жизни», Набоков всё-таки научил нас многому. Ощущению живого слова. Ненависти к слову стёртому, «обессмысленному», к идеологическому треску. Внимательности к миру. Различению красоты и некрасоты. Небоязни собственной мысли, личному отношению к литературе и миру. Немало – даже и «в высшем смысле».

 

Источник:

Панфилов, А. Играющий художник. Чему, сам того не желая, Владимир Набоков научил читателя // Литературная газета. — 2019. — 24–30 апреля. — С. 22.


Партнёры и поддержка

 

СВО год семьи общество русской культуры СБА пушкинская карта фонд культурных инициатив